«МЫ ИГРАЛИ В ТО, ЧТО МЫ “ЧУЖИЕ”» -

Писателя Беньямина Леберта с его бабушкой Урсулой объединяет гораздо больше, чем просто общая страсть к писательству.

 Урсула Леберт: Ну, Бенни, садись сюда, мы с тобой должны сегодня поговорить о том, что в жизни важно.

 Беньямин Леберт (занимает место рядом с бабушкой за столом в гостиной грубого дерева): Легкий разговор.

У. Леберт: Да. Начинай ты.

 Б. Леберт: Превосходно, спасибо. (Смеется). Но прежде, я думаю, мне понадобится еще один эспрессо. Я встал сегодня в пять утра, чтобы приехать сюда, поэтому может получиться так, что в течение разговора я совершенно неожиданным образом приду к выводу, что счастье, несчастье, как и все остальное в жизни, зависит прежде всего от  чашки кофе.

 У. Леберт: Во многих ситуациях это действительно так. В жизни границы, кажется, всегда растушеваны. Как когда море бесшовно переходит в небо. И иногда жизнь устраивает так, что пограничным столбом, если хотите, и становится что-то вроде чашечки эспрессо.

 Б. Леберт: Да, верно. И до этого столба я как раз и добрался. Подожди, сейчас вернусь.

 Беньямин идет на кухню. Слышно гудение кофейной машины. Вскоре он возвращается, в руках маленькая белая чашечка, над которой поднимается пар. Он снова садится рядом с бабушкой, откидывает голову назад и залпом выпивает свой эспрессо.

 Б. Леберт:  Строго говоря, это вообще ошибка, приписывать вещам или обстоятельствам в твоей жизни  большее или меньшее значение. Подводить черту и говорить «так оно и есть». Что-то крошечное, чего ты поначалу почти и не заметил, то, что тебя лишь едва коснулось, от этого вдруг в определенный момент начинает зависеть все. Это может быть решение, где провести выходные, определенный угол на улице в твоем городе, приглашение к знакомым, которых раньше не переносил, все что угодно. Потому что ничто из того, что появляется в твоей жизни или исчезает из нее, не окончательно. И никогда нельзя с уверенностью сказать, когда именно заканчивается история. Честно говоря, я думаю, что жизнь ни одну из наших историй никогда не рассказывает  до конца.

 У. Леберт (слегка нетерпеливо): Тем не менее, ты можешь мне сказать, что для тебя важнее всего в жизни?

 Б. Леберт: Бабушка, я этим как раз и занимаюсь. Джек Корнфилд, буддистский гуру, сказал, что каждый из нас должен за то время, что отмерено ему на Земле, сделать слышимым свое собственное львиное рычание. Эта фраза говорит мне многое. Речь идет о том, что нужно всегда пытаться говорить своим собственным, настоящим голосом, и дать прозвучать ему при каждом шторме, что разыгрывается над тобой, перед лицом каждого чудовища, что посылает тебе судьба. Что нужно не сдаваться. Что человек пытается преодолеть препятствия, которые лежат у него на пути, чтобы стать человеком, которым хочет стать.  

 У. Леберт:  А тяжело не сдаваться, так ведь?

 Б. Леберт:  Очень тяжело.

 У. Леберт: И что тебе помогает?  Писательство?

 Б. Леберт: Писательство, да. И все, что заполняет мой день. Многое множество легких и не очень действий. Встречи с людьми. Которые тоже все пытаются не сдаваться.  Уже само по себе это знание помогает. Каждый толкает свой Сизифов камень. Каждый толкает другого. Некоторые за всю жизнь продвигаются вперед лишь на сантиметры. Другие осуществляют это непринужденным образом, как Обеликс несет Менгир на своей спине. Но у меня это не так. Я представляюсь себе, одним из римлян, которого все время кто-нибудь да отдубасит, и у которого шлем весь во вмятинах.

 У. Леберт:  Мы должны представить себе этого римлянина счастливым человеком.

 Б. Леберт: Да, я действительно думаю, что счастье имеет отношение к тому, чтобы обрести свой мир, приняв вызов. Потому что вызов присутствует всегда. А сейчас скажи ты, что в жизни самое главное.

 У. Леберт:  Я размышляла над этим  и поняла, что я всегда большое значение придавала покою. Я охотно бывала с людьми, с очень многими. Но потом я снова довольно скоро начинала искать возможность уединиться. Постоять в стороне. Поразмыслить. Знаешь, наверное, можно сказать так: иметь личное укромное местечко, из которого можно наблюдать за жизнью и людьми. Позволить свободно блуждать взгляду. Отдаленное, уединенное либо на возвышенности, когда как. Исходя из моего опыта, могу сказать, что такое местечко автоматически развивается в тебе самом, когда стареешь. Испытать это оказалось прекрасным для меня. Это большое благословение. Сейчас, так как я, к сожалению, все время больна и почти не встаю с постели, практически ничего не могу совершить самостоятельно, не могу обходиться без посторонней помощи, когда мне через день нужно на диализ и так далее, я, тем не менее очень сильно ощущаю этот покой. И могу определенным образом расценивать его как подарок.

 Б. Леберт: Это чудесно. Ты знаешь, что я тебя по большей части воспринимал с твоей общительной стороны. По воскресеньям, за поеданием гуся. Во время наших игровых состязаний.  Ты вместе с нами, детьми, гонялась по комнате за красным шаром. До шара можно было дотрагиваться только ногами. И нельзя было, чтобы шар оказался на полу. На праздниках я вижу тебя перед собой пьющую красное вино, смеющуюся, любопытную, вызывающую, с хорошо подвешенным языком, иногда и немного вспыльчивую. И, тем не менее, мы всегда были союзниками. Мы всегда играли в то, что мы «Чужие», что мы с тобой с двух разных планет, встретились и подружились на Земле. И другим про это нельзя было знать. Это всегда для меня очень много значило.  Потому что я себе иногда действительно казался «Чужим».  Кажусь, между прочим, еще и сегодня. Бабушка, итак, вопрос:  стоя перед выбором – всегда быть с людьми или всегда быть одной -  что бы ты выбрала?

 У. Леберт (смеется):  Я бы сказала так: это зависит от того, с какими людьми. Если это настоящие дураки, то лучше одной. Это понятно. Но мне всегда выпадало счастье бывать вместе с людьми, которые мне очень нравились. Я очень любила моих родителей и братьев и сестер. Время с Норбертом, твоим дедушкой, я воспринимала, как что-то прекрасное, за что я и сейчас еще очень благодарна. Я не знаю того, о чем ты мне всегда рассказываешь, о тебе и твоих друзьях, о людях твоего возраста. Что можно связываться с определенными людьми, чтобы только иметь возможность через них чего-то достичь, куда-то войти или просто не быть в одиночестве. При этом им в общем и целом все равно, что это за люди. Нигде не найти опоры. Когда приходили моменты, в которые я была одна, я в полной мере наслаждалась ими. Я еще помню, как выходила по вечерам в первые послевоенные годы в Штутгарте. Воздух был легким и свежим. Все было таким многообещающим, и все равно, куда ты шел, после этих страшных лет казалось, что идешь прямо к свободе. Помню, я часто ходила в театр одна. И сидя в темном зрительном зале среди надушенных зрителей, думала о том, что теперь я могу ходить в театр так часто, как захочу. Так мне хорошо. И позже, когда я отправилась в Мюнхен, чтобы стать репортером. У меня голова шла кругом от историй, голосов, впечатлений. Знаешь, я никогда не верила в то, что надо бороться с жизнью. У меня всегда было скорее чувство, что она моя сообщница. И это так и по сей день.

 Б. Леберт: Помнишь, один раз, когда мне было лет семь, ты приехала на выходные в Гамбург, чтобы за мной присмотреть?  У Лизы (сестра Беньямина – прим. ред. ) был очередной футбольный турнир. И мои родители поехали с ней. Думаю, дело было в Берлине. Это были струящиеся светом майские выходные. Все цвело и блестело.

 У. Леберт:  И мы пошли гулять с собакой, и ты подпрыгнул рядом со мной и сказал: «Бабушка, как хорошо жить». В последующие годы ты все повторял: «Бабушка, это все всего только дерьмо».

 Б. Леберт: Но это неправда совсем. И, тем не менее, это был особенно прекрасный выходной.  Один из самых прекрасных выходных, о которых я могу вспомнить.  За два дня мы посмотрели примерно 23 фильма про Джеймса Бонда. От светящегося мая, нужно признать, чтобы уж оказать здесь честь правде, мы не так-то уж и много ухватили.

 У. Леберт:  А потом они приехали из Берлина и были ужасно угрюмыми.

Б. Леберт: Может быть, мы можем сойтись еще и на том, что еще одна очень важная в жизни вещь – это игнорирование любой формы угрюмости.

У. Леберт:  Абсолютно верно. Хочешь еще мороженого?

Б. Леберт: Вот сейчас все однозначно. Из того, что в жизни важно, важнее всего – моя бабушка.

 Урсула Леберт, 1931 года рождения. Более пяти десятилетий сотрудничает с женским журналом «Бригитте», выпустила множество книг. В соавторстве со своим внуком написала книгу «История маленькой собаки, которая не умела лаять».

 Беньямин Леберт, 26 лет. Его первые статьи были опубликованы в«Jetzt», молодежном приложении газеты "Süddeutsche Zeitung". В 1999 году вышел его успешный дебютный роман «Crazy», который вскоре был экранизирован.

источник: http://www.zeit.de/2009/01/Enkel-Lebert-01

Перевод Анастасии Филимоновой